О гордости российского народа

 

 

 

I. Доколе?

II. Примат высказываний основоположников народничества над высказываниями основоположников марксизма

1. О диалектике Гегеля

2. Об объективной возможности и научной обоснованности перехода России от царизма к социализму минуя капиталистическую стадию развития

3. О практике в качестве критерия истины

4. Об отношении бытия к сознанию

5. О материалистическом понимании истории

6. О народе как творце истории

7. О бродящем по Европе – призраке коммунизма

8. Об  истории становления человечества

 

Заключение

 

Доколе?

 

Горе народу, который

не чтит своих пророков

 

Всяк твердящий «Я дурак!», обречён прослыть дураком в большей степени, чем истинный дурак, твердящий «Я умный!». Точно так же, всяк твердящий «Я плохой!», обречён прослыть негодяем в большей степени, чем отпетый негодяй, твердящий «Я хороший!». Мы, россияне, так долго и громко выказывали остальному миру свои недостатки и прегрешения, как настоящие, так и, ещё в большей степени, мнимые, приписанные нам нашими врагами, что, кажется, не только всех вокруг убедили, но и сами уверовали в их истинности.

Весь мир пользуется достижениями российского народа, из современных, навскидку, могу указать на электрический свет (лампочку), радио, телевидение, космос, но нигде, кроме как у нас, в самой России, нет упоминаний о вкладе россиян в развитие человечества. Где, в какой ещё стране, кроме самой России, знают о великих сынах других стран? Кто и где изучает Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чернышевского,  Менделеева, Попова, Циолковского, Сеченова, Павлова, Мичурина и прочих сынов российского народа, как мы изучаем Аристотеля, Конфуция, Ньютона, Галилея, Шекспира, Гете, Бальзака, Фарадея, Тесла, Эйнштейна и прочих сынов других народов?? Нигде и никто! Мы сделали такой чудовищный крен в сторону приоритета всего иностранного над отечественным, что это уже грозит нам духовным и физическим рабством. Ещё немножко, и мы потеряем даже то малое, что осталось у нас истинно российского. И это относится не только к духовной, но и к материальной составляющей российского народа.

У нас нет своих пророков. Мы их успешно извели и продолжаем изводить, раболепствуя перед заграницей. Поэтому, когда случается очередной кризис отечественного мировоззрения, вызванный несоответствием теории и практики развития российского общества, мы катимся, словно горох в чистом поле. Скажем, стоило рухнуть идеологии марксизма, и мы в миг оказались у истоков зарождения Руси, ибо в промежутке от истории России сегодняшнего дня до истории зарождения Руси нет ни одного течения научной мысли, которое бы мы лелеяли и пестовали, которое могли бы использовать в качестве исходной точки возрождения России.

Вот и катимся при очередном потрясении общества от одного края до другого без остановки, поскольку не за что зацепиться, негде остановиться, кроме как у истоков зарождении Руси, где можно было бы сказать стоп, дальше не пойдём, т.к. там всё хорошо и правильно, а, значит, надо разобраться с тем, что было сотворено нами отсель, после этой точки отчёта, что привело нас обратно сюда. Поэтому всякий раз мы оказываемся в самом начале российской истории, и вновь озираемся вокруг в поисках очередного заграничного пророка, очередной заграничной идеи. Найдя же удивляемся, что спустя некоторое время вновь катимся в исходную точку…  

Где, в какой ещё стране из года в год, да по несколько раз будут демонстрировать фильм, герой которого, являясь диверсантом из другого государства, в одиночку, чуть ли не голыми руками уничтожает целое воинское формирование данной страны, воины которой, по фильму, только и могут, что пить водку до белой горячки, ругаться, да воевать со стариками и детьми? Я говорю о фильме с участием Столоне: «Афганский синдром». Или вот фильм с участием Шварценеггера «Красная жара», где он показывает русского милиционера в качестве тупого ублюдка. Помнится в каком то фильме про космонавтов, забыл название, поносится российская, кто бы мог подумать, космическая техника, следующим образом: как то выходит из строя, по фильму, одно оборудование, и некий иностранный космонавт не сумев наладить его, в ярости стучит по нему и кричит в исступлении: «Русское говно!». И таких фильмов на российских экранах пруд пруди. И самое печальное здесь то, что подобные фильмы не только ввозятся из-за границы, но и штампуются здесь,  у нас, на наши деньги!

Нам бы ответить, например, выпустить фильм, где наш солдат громит в одиночку целое воинское подразделение США, или в ярости стучит по испорченному оборудованию и в исступлении кричит «Американское говно!», и т.д., и т.п. Тем паче, что придумывать ничего не надо. Они про поцелуй в засос нашего руководителя страны, например, Брежнева, мы про минетную связь их руководителя страны, например, Клинтона.

Так и только так, а не иначе. Надо отвечать ударом на удар, да ещё с утроенной энергией, а не утираться плевками. Главное самим не надо плевать на себя.

Возьмём США. Ни одну войну не выиграли в своей истории, а звание американского солдата чтят высоко. Какие книги там о них пишут, какие фильмы там о них снимают! Что не сюжет, то про американского солдата-героя, что ни сцена, то о его подвиге. Или вот, хотя бы возьмём полицейского в США. Там монблан преступности и коррупции, а при этом имидж полицейского там ценится гораздо выше имиджа нашего полицейского.

А у нас? Мы свое победное пребывание в Афганистане такими чёрными красками рисуем, что даже наши недруги поражаются нашему садомазохизму. Описание деятельности нашей российской армии в Чечне и того хуже. А то, что преимущественно говорят, пишут и показывают наши средства массовой информации (СМИ) о полиции – до того гадко, что язык не поворачивается выговорить и  рука немеет  в описании сих мерзостей. Не удивительно, что слова «солдат» и «полицейский» у нас стали чем-то ругательным, позорным.

Другой пример – Германия. Весь мир, включая Германию, осудил фашизм. Но поди, попробуй в той же Германии говорить о фашизме, а тем более, о его предводителе Гитлере, в таком же тоне и в таком виде, как мы говорим у себя про советскую власть, социализм и Сталина. Если немцы тебя и не изобьют, то непременно сочтут за сумасшедшего.

У нас же, считается плохим тоном  не лягнуть в разговоре советскую власть, социализм или Сталина. Есть и такие продвинутые по этой части, что даже современные беды России они напрямую взваливают на советскую власть, социализм и Сталина. Мы Победители фашизма так измазали себя дёгтем, что оказались чернее побеждённого. В результате такого поведения, внутри страны, и, тем более, за рубежом крепнут голоса требующие пересмотра истории Второй Мировой войны. А как им не крепнуть, коли российский народ и денно и нощно пичкается суррогатом СМИ, в которых только и разговору, что про героические усилия шрафбатников, малолетних детей да союзников в годы Второй Мировой войны, - а эпохальные события под Москвой, Ленинграде, Сталинграде, на Курской Дуге и прочие освещены мало того, что с гулькин нос, так ещё и не просто антипатриотично или антироссийски, а просто антиисторично.

Пора кончать с такой практикой.  

Справедливости ради скажу, что некоторые подвижки происходят в этом направлении. В связи с вступление России на путь тесного сотрудничества с капиталистическими странами мы всё больше начинаем следовать поговорке «С волками жить – по волчьи выть». Тому несколько свидетельств:

1. Создание СМИ подобных «Свободной Европе» и «Голосу Америки» и всякого рода благотворительных организаций для пропаганды за границей российских ценностей и идеалов;

2. Указание Президента России Путина силовым структурам страны на необходимость поиска и привлечения к ответственности лиц совершивших террористический акт на территории России, где бы они не были.

Пора перестать раболепствовать перед заграницей. И чем скорее, тем лучше.

Эффективным лекарством здесь служит развитие самосознания российского народа. Начать следует с самоидентификации российского народа. Нас объединяет не столько общая территория, сколько общая культура. Да, мы разные. У некоторых из нас иной язык, иной разрез глаз, иной цвет кожи, иная вера и т.д. Но кто из нас, не кривя душой или по недомыслию скажет, что он не россиянин? И разве наши выше перечисленные отличия столь существенны на фоне принадлежности к общей культуре? И разве эта самая общая культура не есть наше детище, рождённое из многовековых связей наций и народностей входящих в состав российского народа?

Надобно вспомнить, что мы великий народ, а не какой то там сброд, типа бежавших из Европы в Америку подонков и негодяев, что мы первыми в мире построили паровую машину, что мы первыми в мире изобрели лампочку, что мы первыми в мире создали радио, что мы первыми в мире изобрели телевидение, что мы первыми в мире построили и запустили в небо самолёт, вывели в космос первый спутник и первую ракету с человеком на борту, и т.д. и т.п. Весь заграничный мир освещался лампадой и ходил по земле, когда мы озарялись электрическим светом, слушали радио, смотрели телевизор, летали в небо, осваивали космос и т.д.

Тут наши недруги заорут, закричат, и будут размахивать патентом, как, например, в случае с радио. Ну и пусть, бумага всё стерпит, а главное в туалете сгодится… Конечно, тому виной наша беспечность и широта души. Какой патент? Нам не нужен патент на запуск первого в мире космического спутника Земли! Нам не нужен патент на запуск первого в мире космического корабля с человеком на борту!! Пользуйтесь на здоровье, нам не жалко. У нас так много талантов, что мы их попросту не замечаем, а когда кто указывает на одного из них мы раздражаемся… Наша атмосфера насыщена ими настолько, что на небосклон легче попасть меленькой звёздочке, чем звезде, да к тому же большого размера. Быть же маленькой звездочкой, остановясь на сиюминутно достигнутом результате, мы зачастую не хотим, да и не умеем.

Мы придаём своим открытиям и изобретениям некую значимость и признаём их за достижения науки и техники тогда, когда распоследний зарубежный пацак, через не могу и не хочу, выдавит из себя «Ку». Тут мы кидаемся искать виновника торжества, и если он ещё не почил, что случается крайне редко, начинаем хвалить и ругать его одновременно. Хвалить, чтобы пацаки не подумали, что мы не заметили и не оценили вклад нашего соотечественника в развитие человечества, - ругать, чтобы он не подумал, что мы заметили и оценили его вклад в развитие человечества. Мы всё еще смотрим на заграницу и примеряем её поношенные панталоны, которые стоит вывернуть наизнанку, как тут же обнаружится запись «Сделано в России».

Будь российский человек столь же рьян в стяжательстве славы как представители иных европейских стран и США, Менделееву хватило бы и десятой доли сделанных им открытий и изобретений без учёта Периодического закона и Периодической системы, чтобы прославиться на весь мир. Ежели он получил всемирную известность благодаря открытому им Периодическому закону и созданной им Периодической системы, то лишь потому, что, как я уже говорил ранее, последний зарубежный пацак, через не могу и не хочу выдавил из себя «Ку». Менделеев был одним из величайших учёных, вклад которых в развитие человечества имеет непреходящее значение. Будь он гражданином какой-либо другой страны и сотвори десятую часть из того, что сделал в России, его звезда взошла бы там так высоко и горела бы так ярко и так долго (таков эффект разряженной талантами атмосферы), что в её лучах грелись бы десятки, сотни поколений соотечественников.

У нас не то, у нас не протолкнуться. Отсюда и беспечность, грозящая нам гибелью. Всех открытий и изобретений, сделанных нами, здесь не перечесть. Поэтому ограничусь указанием некоторых из их авторов:

1.     Астарков Иван Иванович

2.     Бутлеров Александр Михайлович

3.     Кондратюк Юрий Васильевич

4.     Королёв Сергей Павлович

5.     Ладыгин Александр Николаевич

6.     Менделеев Дмитрий Иванович

7.     Можайский Александр Фёдорович

8.     Морозов Николай Иванович

9.     Ползунов Иван Иванович

10.           Сеченов Иван Михайлович

11.           Тимирьязев Клемент Аркадьевич

12.           Циолковский Константин Эдуардович

13.           Чижевский Александр Леонидович

14.           Яблочков Павел Николаевич

 

И так далее, и так прочее.

А сколько у нас замечательных писателей и поэтов мировой величины:

 

1.                Гоголь Николай Васильевич

2.                Достоевский Фёдр Михайлович

3.                Лермонтов Юрий Михайлович

4.                Некрасов Николай Алексеевич

5.                Пушкин Александр Сергеевич

6.                Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

7.                Тургенев Иван Сергеевич

8.                Чехов Антон Павлович

9.                Толстой Лев Николаевич

 

И так далее, и так прочее.

 

Многих ли из них знает российский народ? Разумеется нет. Гораздо меньше тех, кто знает какой вклад они внесли в развитие человечества. Значительно меньше о них знают за рубежом. Ещё меньше там знают об их вкладе в развитие человечества. За рубежом, кроме узкого круга специалистов, да и то преимущественно промышляющих поиском незапатентованных достижений россиян, они ни кому не известны. Но даже это малое они стараются всячески принизить, дабы возвысить свои, а если можно, то и прямо присвоить себе первенство в том, или ином достижении, как это имеет место быть с изобретением поровой машины Ползунова, радио – Попова, открытия закона сохранения энергии – Ломоносова,  изготовления и успешного испытания аэроплана-самолёта – Можайского и т.д. Единственно где им не удаётся присвоить себе лавры первенства, так это в покорении космоса, поскольку оно было нами продемонстрировано на весь мир. Но и здесь они остаются верными себе, всячески замалчивая наши заслуги в этом деле. А когда мы напоминаем им об этом они морщатся.

Этому следует положить конец. Мы должны громко и твёрдо заявить о себе и своих достижениях в истории развития человечества, ибо никто не будет нас уважать, если мы сами себя не уважаем. Уважение ко всякому народу прямо пропорционально его самоуважению. Нельзя требовать от других, чтобы они уважали тебя больше, чем ты сам уважаешь себя.

Мы так далеко оторвались от своих корней и настолько доверились иностранщине, что с большою охотою перенимаем всякую их теорию и практику, а потом чешем расшибленные лбы, хотя, изначально, то же самое, но гораздо лучшего качества, имеем у себя. Используя отечественные достижения мы могли бы избежать множество ошибок и избавится от большинства бед и страданий, вызванных следованием всему заграничному.

 В доказательство выше сказанного, ниже я приведу сравнение некоторых высказываний основоположников марксизма и основоположников народничества по ряду вопросов, имеющих научную значимость. Это тем более необходимо, что не только в прошлом, но и в настоящем, бездумное увлечение марксизмом, в смысле некритического перенесения его положений на российскую почву, дорого стоило, до сих пор стоит, и будет стоить  нам, коли мы продолжим питаться искусственным марксизмом взамен естественного народничества.    

 

 

Примат высказываний основоположников народничества

над высказываниями основоположников марксизма

 

1. О диалектике Гегеля

 

 

Сказанное Марксом в Послесловии ко второму немецкому изданию первого тома «Капитала»:

 

«У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо её поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Избр. Соч. В 9-ти томах. Т.7, стр.17)

 

относится к январю 1873 года.

В годы советской власти это марксово выражение преподносилось в качестве великого открытия марксизма, в то время как у основоположников народничества есть куда более точные и ёмкие высказывания о диалектике Гегеля, сделанные ими значительно раньше основоположников марксизма.

 

         «Философия Гегеля, - писал Герцен, - алгебра революции. Она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формирована» (Журнал «Полярная звезда» за 1855 год).

 

Позднее эта работа Герцена, где содержится данное его высказывание, была помещена им в четвёртую часть своей книги «Былое и думы», вышедшей в свет в восьми частях с 1861 по 1866 годы, по которой, кстати говоря, Маркс учился русскому языку. В данном случае сказанное Герценом приведено мной из: А.И. Герцен. Былое и думы. Т.2.Ч.4-5. М.: Художественная литература. 1973 г., стр. 17.

 

 

2. Об объективной возможности и научной обоснованности перехода России

от царизма к социализму минуя капиталистическую стадию развития

 

 

Начиная с конца 60-х годов XIX века Маркс и Энгельс, после вынужденного знакомства с творчеством основоположников народничества, обусловленного победоносным шествием основных положений последнего не только в России, но и за её пределами, - гибель при жизни Маркса и Энгельса I Интернационала, действовавшего под знаменем марксизма, тому свидетельство, - раз за разом приводили свои прежние взгляды и убеждения в соответствие с новыми взглядами и убеждениями, выработанными ими в результате знакомства с теорией и практикой народничества.

К числу наиболее значимых работ, в которых Маркс и Энгельс выразили своё понимание необходимости, и возможности строительства социализма в России минуя капитализм относятся:

а) письмо в редакцию «Отечественных записок», написанное Марксом в 1877 г.;

б) наброски ответа на письмо В.И. Засулич и само письмо к ней, написанные Марксом в 1881 г.;

в) предисловие ко второму русскому изданию «Манифеста коммунистической партии», написанное Марксом и Энгельсом в 1882 г.;

г) «О социальном вопросе в России», написанное Энгельсом в 1875 г., и, в особенности, в Послесловие к нему, написанное Энгельсом в 1894 г.

Здесь же я приведу выдержку лишь из двух из них: 1. Письмо в редакцию «Отечественных записок», написанное Марксом в 1877 г.; 2. Предисловие ко второму русскому изданию «Манифеста коммунистической партии», написанное Марксом и Энгельсом в 1882 г.

В письме в редакцию «Отечественных записок» Маркс писал:

 

«В послесловии ко второму немецкому изданию “Капитала”, - которое автору статьи о г-не Жуковском известно, так как он его цитирует,- я говорю о “великом русском ученом и критике” (Н.Г. Чернышевском - В.К.) с высоким уважением, какого он заслуживает. Этот ученый в своих замечательных статьях исследовал вопрос - должна ли Россия, как того хотят ее либеральные экономисты, начать с разрушения сельской общины, чтобы перейти к капиталистическому строю, или же, наоборот, она может, не испытав мук этого строя, завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные исторические данные. Он высказывается в смысле этого последнего решения. И мой почтенный критик (Михайловский - В.К.) имел по меньшей мере столько же оснований заключить из моего уважения к этому “великому русскому ученому и критику”, что я разделяю взгляды последнего на этот вопрос, как из моей полемики против “беллетриста” и панслависта (А. Герцена - В.К.) сделать вывод, что я эти взгляды отвергаю.

Впрочем, так как я не люблю оставлять “места для догадок”, я выскажусь без обиняков. Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету. Я пришёл к такому выводу. Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е, т.19, стр. 116-119)

 

Далее разбирая двадцать четвёртую главу первого тома «Капитала» Марк продолжает в письме:

 

«Итак что же мог извлечь мой критик (Михайловский - В.К.) из этого исторического очерка в применении к России? Только следующее. Если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы,- а за последние годы она немало потрудилась в этом направлении,- она не достигнет этого, не превратив предварительно значительной части своих крестьян в пролетариев; а после этого, уже очутившись в лоне капиталистического строя, она будет подчинена его неумолимым законам, как и прочие нечестивые народы. Вот и все. Но этого моему критику (Михайловскому - В.К.) слишком мало, ему непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, - для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека. Но я прошу у него (Михайловского - В.К.) извинения. Это было бы одновременно и слишком лестно и слишком постыдно для меня» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е, т. 19, стр. 120).

 

В предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста коммунистической партии» Маркс и Энгельс писали:

 

«Перейдём к России! Во время революции 1848-1849 гг. не только европейские монархи, но и европейские буржуа видели в русском вмешательстве единственное спасение против пролетариата, который только что начал пробуждаться. Царя провозгласили главой европейской реакции. Теперь он - содержащийся в Гатчине военнопленный революции, и Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе.

Задачей «Коммунистического манифеста» было провозгласить неизбежно предстоящую гибель современной буржуазной собственности. Но рядом с быстро развивающейся капиталистической горячкой и только теперь образующейся буржуазной земельной собственностью мы находим в России большую половину земли в общинном владении крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская община (в оригинале русское слово, написанное латинскими буквами - Ред.) - эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного общего владения землей - непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна пережить сначала тот же процесс разложения, который присущ историческому развитию Запада?

Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т.19, стр. 305).

 

Так говорили Маркс и Энгельс после знакомства с трудами основоположников народничества. Нелишне напомнить, что с этой целью, чтобы иметь возможность со знанием дел судить об экономическом развитии России, Маркс, по его признанию, изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету. Особо отмечу, что одним из «учебников», по которым Маркс изучал русский язык,  было произведение Герцена «Былое и думы».

А вот что говорили основоположники народничества в защиту социально-экономического преобразования царской России в Россию социалистическую, минуя капиталистическую стадию развития, задолго до того, как основоположники марксизма начали сдавать свою позицию, заключавшуюся в неизбежности становления капитализма во всех докапиталистических странах. Но сначала, дабы не быть голословным, приведу сказанное на сей счёт Марксом в первом томе «Капитала»:

 

«Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной этого способа производства является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов. Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами но поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабочие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Германии дело обстоит далеко не так плохо/то я должен буду заметить ему: De te fa-bula narratur! [He твоя ли история это!].

Дело здесь, само по себе, не в более или менее высокой ступени развития тех общественных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капиталистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью. Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину её собственного будущего…

Всякая нация может и должна учиться у других. Общество, если даже оно напало па след естественного закона своего развития, – а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, – не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов…

Я смотрю на развитие экономической общественной формации: как на естественноисторический процесс», - писал К.Маркс в Предисловии к первому тому «Капитала» (Маркс К., Энгельс Ф. Избр. соч. В 9-ти тт. Т.7, стр. 6, 7-8, 8).

 

Иначе думали и считали основоположники народничества. Проанализировав теорию и практику строительства капитализма в западноевропейских странах они пришли к твёрдому убеждению, во-первых, в порочности капитализма в не меньшей, а то и в большей степени, нежели царизм, во-вторых, в наличии объективной возможности и научной обоснованности перехода России от царизма к социализму, минуя капиталистическую стадию развития. Залогом успешности данного мероприятия они считали повсеместно сохранившуюся в России общинную форму земледелия. Исходя из этого, Герцен ещё в 1849 году писал:

 

«Русская сельская община существует с незапамятного времени, и довольно схожие формы ее можно найти у всех славянских племен. Там, где её нет, - она пала под германским влиянием. У сербов, болгар и черногорцев она сохранилась в еще более чистом виде, чем в России. Сельская община представляет собой, так сказать, общественную единицу, нравственную личность; государству никогда не следовало посягать на нее; община является собственником и объектом обложения; она ответственна за всех и каждого в отдельности, а потому автономна во всем, что касается её внутренних дел.

Её экономический принцип - полная противополож­ность знаменитому положению Мальтюса (Мальтуса – В.К.): она предоставляет каждому без исключения место за своим столом. Земля принадлежит общине, а не отдельным её членам; последние же обладают неотъемлемым правом иметь столько земли, сколько её имеет каждый другой член той же общины; эта земля предоставлена ему в пожизненное владение; он не может да и не имеет надобности передавать её по наследству. Его сын, едва он достигает совершеннолетия, приобретает право, даже при жизни своего отца, потребовать от общины земель­ный надел. Если у отца много детей - тем лучше, ибо они получают от общины соответственно больший участок земли; по смерти же каждого из членов семьи земля опять переходит к общине.

Часто случается, что глубокие старики возвращают свою землю и тем самым приобретают право не платить податей. Крестьянин, покидающий на время свою общину, не теряет вследствие этого прав на землю; её можно отнять у него лишь в случае изгнания, а подобная мера может быть применена только при единодушном решении мирского схода. К этому средству однако община прибегает лишь в исключительных случаях. Наконец, крестьянин ещё тогда теряет это право, когда по собственному желанию он выходит из общины. В этом случае ему разрешается только взять с собой своё движимое имущество: лишь в редких случаях позволяют ему располагать своим домом или перенести его. Вследствие этого сельский пролетариат в России невозможен.

Каждый из владеющих землею в общине, то есть каждый совершеннолетний и обложенный податью, имеет голос в делах общины. Староста и его помощники избираются миром. Так же поступают при решении тяжбы между разными общинами, при разделе земли и раскладке податей. (Ибо обложению подлежит главным образом земля, а не человек. Правительство ведёт счёт только по числу душ; община пополняет недоимки в сборе податей по душам при помощи особой раскладки и принимает за податную единицу деятельного работника, т. е. работника, имеющего в своем пользовании землю.)

Староста обладает большой властью в отношении каждого члена в отдельности, но не над всей общиной; если община хоть сколько-нибудь единодушна, она может очень легко уравновесить власть старосты, принудить его даже отказаться от своей должности, если он не хочет подчиняться её воле. Круг его деятельности ограничивается, впрочем, исключительно административной областью; все вопросы, выходящие за пределы чисто полицейского характера, разрешаются либо в соответствии с действующими обычаями, либо советом стариков, либо, наконец, мирским сходом. Гакстгаузен допустил здесь большую ошибку, утверждая, что староста деспотически управляет общиной. Он может управлять деспотически только в том случае, если вся община стоит за него.

Эта ошибка привела Гакстгаузена к тому, что он увидел в старосте общины подобие императорской власти. Императорская власть, следствие московской централизации и петербургской реформы, не имеет противовеса, власть же старосты, как и в домосковский период, находится в зависимости от общины.

Необходимо ещё принять во внимание, что всякий русский, если он не горожанин и не дворянин, обязан быть приписан к общине и что число городских жителей, по отношению к сельскому населению, чрезвычайно ограничено. Большинство городских работников принадлежит к бедным сельским общинам, особенно к тем, у которых мало земли; но, как уже было сказано, они не утрачивают своих прав в общине; поэтому фабриканты бывают вынуждены платить работникам несколько более того, что тем могли бы приносить полевые работы.

Зачастую эти работники прибывают в города лишь на зиму, другие же остаются там годами; они объединя­ются в большие работнические артели; это нечто вроде русской подвижной общины. Они переходят из города в город (все ремесла свободны в России), и число их часто достигает нескольких сотен, иногда даже тысячи; таковы, например, артели плотников и каменщиков в Петербурге и в Москве и ямщиков на больших дорогах. Заработком их ведают выборные, и он распределяется с общего согласия.

Прибавьте к этому, что треть крестьянства принадлежит дворянам. Помещичьи права - позорный бич, тяготеющий над частью русского народа,- тем более позорный, что они совершенно не узаконены и являются лишь следствием безнравственного соглашения с правительством, которое не только мирится со злоупотреблениями, но покровительствует им силой своих штыков. Однако это положение, несмотря на наглый произвол дворян-помещиков, не оказывает большого влияния на общину.

Помещик может ограничить своих крестьян минимальным количеством земли; он может выбрать для себя лучший участок; он может увеличить свои земельные владения и тем самым труд крестьянина; он может прибавить оброк, но он не вправе отказать крестьянину в достаточном земельном наделе, и если уж земля принадлежит общине, то она полностью остается в ее ведении, на тех же основаниях, что и свободная земля; помещик никогда не вмешивается в ее дела; были, впрочем, помещики, хотевшие ввести европейскую систему парцеллярного раздела земель и частную собственность.

Эти попытки исходили по большей части от дворян прибалтийских губерний; но все они проваливались и обыкновенно заканчивались убийством помещиков или поджогом их замков, - ибо таково национальное средство, к которому прибегает русский крестьянин, чтобы выразить свой протест. Иностранные переселенцы, напротив, часто принимали русские общинные установле­ния. Уничтожить сельскую общину в России невозможно, если только правительство не решится сослать или казнить несколько миллионов человек...

Человек, привыкший во всем полагаться на общину, погибает, едва лишь отделится от неё; он слабеет, он не находит в себе ни силы, ни побуждений к деятельности: при малейшей опасности он спешит укрыться под защиту этой матери, которая держит, таким образом, своих детей в состоянии постоянного несовершеннолетия и требует от них пассивного послушания. В общине слишком мало движения; она не получает извне никакого толчка, который побуждал бы её к развитию,- в ней нет конкуренции, нет внутренней борьбы, создающей разнообразие и движение; предоставляя человеку его долю земли, она избавляет его от всяких забот.

Общинное устройство усыпляло русский народ, и сон этот становился с каждым днём всё более глубоким, пока, наконец, Петр I грубо не разбудил часть нации. Он искусственно вызвал нечто вроде борьбы и антагонизма, и именно в этом-то и заключалось провиденциальное назначение петербургского периода.

С течением времени этот антагонизм стал чем-то естественным. Какое счастье, что мы так мало спали; едва пробудившись, мы оказались лицом к лицу с Европой, и с самого начала наш естественный, полудикий образ жизни более соответствует идеалу, о котором мечтала Европа, чем жизненный уклад цивилизованного германо-романского мира; то, что является для Запада только надеждой, к которой устремлены его усилия,- для нас уже действительный факт, с которого мы начинаем; угнетенные императорским самодержавием,- мы идем навстречу социализму, как древние германцы, поклонявшиеся Тору или Одину, шли навстречу христианству.

Утверждают, что все дикие народы начинали с подобной же общины; что она достигла у германцев полного развития, но что всюду она вынуждена была исчезнуть с началом цивилизации. Из этого заключили, что та же участь ожидает русскую общину; но я не вижу причин, почему Россия должна непременно претерпеть все фазы европейского развития, не вижу я также, почему цивилизация будущего должна неизменно подчиняться тем же условиям существования, что и цивилизация прошлого.

Германская община пала, встретившись с двумя социальными идеями, совершенно противоположными общинной жизни: феодализмом и римским правом. Мы же, к счастью, являемся со своей общиной в эпоху, когда противообщинная цивилизация гибнет вследствие полной невозможности отделаться, в силу своих основных начал, от противоречия между правом личным и правом общественным. Почему же Россия должна лишиться, теперь своей сельской общины, если она сумела сберечь её в продолжение всего своего политического развития, если она сохранила её нетронутой под тягостным ярмом московского царизма, так же как под самодержавием - в европейском духе - императоров?

Ей гораздо легче отделаться от администрации, насильственно насажденной и совершенно не имеющей корней в народе, чем отказаться от общины; но утверждают, что вследствие постоянного раздела земель общинная жизнь найдёт свой естественный предел в приросте населения. Как ни серьезно на первый взгляд это возражение, чтоб его опровергнуть, достаточно указать, что России хватит земли ещё на целое столетие и что через сто лет жгучий вопрос о владении и собственности будет так или иначе разрешен. Более того. Освобождение помещичьих имений, возможность перехода из перенаселенной местности в малонаселенную, представляет также огромные ресурсы.

Многие, и среди них Гакстгаузен, утверждают, что, вследствие этой неустойчивости во владении землею, обработка почвы нисколько не совершенствуется; вре­менный владелец земли, в погоне за одной лишь выгодой, которую он из нее извлекает, мало о ней заботится и не вкладывает в неё свой капитал; вполне возможно, что это так. Но агрономы-любители забывают, что улучшение земледелия при западной системе владения оставляет большую часть населения без куска хлеба, и я не думаю, чтобы растущее обогащение нескольких фермеров и развитие земледелия как искусства могли бы рассматриваться даже самой агрономией как достаточное возмещение за отчаянное положение, в котором находится изголодавшийся пролетариат.

Дух общинного строя уже давно проник во все области народной жизни в России. Каждый город, на свой лад, представлял собой общину; в нём собирались общие сходы, решавшие большинством голосов очередные вопросы; меньшинство либо соглашалось с большинством, либо, не подчиняясь, вступало с ним в борьбу; зачастую оно покидало город; бывали даже случаи, когда оно совершенно истреблялось...

Перед лицом Европы, силы которой за долгую жизнь истощились в борьбе, выступает народ, едва только начинающий жить и который, под внешней жёсткой корой царизма и империализма, вырос и развился, подобно кристаллам, нарастающим под геодом; кора московского царизма отпала, как только она сделалась бесполезной; кора же империализма ещё слабее прилегает к дереву.

Действительно, до сих пор русский народ совершенно не занимался вопросом о правительстве; вера его была верой ребёнка, покорность его - совершенно пассивной. Он сохранил лишь одну крепость, оставшуюся непри­ступной в веках,- свою земельную общину, и в силу этого он находится ближе к социальной революции, чем к революции политической. Россия приходит к жизни как народ, последний в ряду других, ещё полный юности и деятельности, в эпоху, когда другие народы мечтают о покое; он появляется, гордый своей силой, в эпоху, когда другие народы чувствуют себя усталыми и на закате...» (А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. 6, М., Изд-во АН СССР. 1955, стр. 200-203, 204-206, 220).

 

Герцену вторил Чернышевский. К числу наиболее значимых работ, явившимся существенным вкладом в развитие учения народничества об общине, как основе преобразования царской России в Россию социалистическую, минуя капиталистическую стадию развития, служит его работа «Критика философских предубеждений против общинного владения», опубликованная им в журнале «Современник» № 12 за 1858 год, где он, основываясь на диалектике Гегеля в части учения о триаде, согласно которой высшая стадия развития по форме сходна с его началом, на более, чем десяти примерах из различных областей естествознания и обществоведения доказывает противникам общины и сторонникам установления капитализма в России объективную возможность и научную обоснованность смены царизма социализмом, избегнув капитализм:

 

 «Низшая форма религии, фетишизм, не знает вражды к иноверцам. Но другие языческие формы религии более или менее наклонны к преследованиям за веру. Грубые народы новой Европы также имели инквизицию. Только в последнее время европейская цивилизация достигла того высокого понятия, что преследование иноверцев противно учению Христа. Спрашивается теперь: когда какой-нибудь народ, погрязавший в грубом фетишизме, просвещается христианством, введёт ли он у себя инквизицию или может обойтись без нее? Надобно ли желать и можно ли надеяться, что у этого народа прямо водворится терпимость или он начнёт воздвигать костры, и эта средняя степень так необходима в его развитии, что напрасно и удерживать его от гонений на иноверцев?

   Какой-нибудь народ, живущий в племенном быте, основные черты которого самоуправление (self-govemement) и федерация, принимает европейскую цивилизацию; спрашивается, примутся ли у него прямо высшие черты этой цивилизации, столь сродные его прежнему быту, или он неизбежно введёт у себя бюрократию и другие прелести XVII века?

   Этот народ, не имея ни фабрик, ни заводов, не имел и понятия о протекционной системе; спрашивается, необходимо ли ему вводить у себя протекционизм, через который прошла и от которого отказалась европейская цивилизация?

   Число таких вопросов можно было бы увеличить до бесконечности; но кажется, что и сделанных нами уже достаточно для получения полного убеждения в необходимости применять к явлениям общественной жизни все те выгоды, какие нашли мы прилагающимися к явлениям индивидуальной жизни и материальной природы. Не доверяя ни сообразительности, ни памяти противников общинного владения, мы повторим в третий раз эти выводы, чтобы хотя сколько-нибудь впечатлелись они в мысли этих ученых людей, и по правилу первоначального преподавания опять-таки к каждому выводу присоединим ссылку на ту черту факта, представителем которой служит вывод. Черты эти мы будем брать из последнего вопроса, для большей определительности применив его хоти к новозеландцам, с которыми нянчатся англичане {На север от Франции лежат два большие острова, которые вместе составляют Соединенное королевство Великобритании и Ирландии. Юго-восточная часть восточного острова называется, Англиею, а жители её -- англичанами. Новою Зеландией) называется группа из двух больших островов, лежащих не очень далеко от Новой Голландии, иначе называемой Австралиею. Противники общинного владения выказывали такую сообразительность, что мы считаем не лишним пояснить употребленные нами собственные имена.}.

   1. Когда известное общественное явление в известном народе достигло высокой степени развития, ход его до этой степени в другом, отставшем народе может совершиться гораздо быстрее, нежели как совершался у передового народа. (Англичанам нужно было более нежели 1 500 лет цивилизованной жизни, чтобы достичь до системы свободной торговли. Новозеландцы, конечно, не потратят на это столько времени.

   2. Это ускорение совершается через сближение отставшего народа с передовым. (Англичане приезжают в Новую Зеландию.)

   3. Это ускорение состоит в том, что у отставшего народа развитие известного общественного явления благодаря влиянию передового народа прямо с низшей степени перескакивает на высшую, минуя средние степени. (Под влиянием англичан новозеландцы прямо от той свободной торговли, которая существует у дикарей, переходят к принятию политико-экономических понятий о том, что свободная торговля -- наилучшее средство к оживлению их промышленной деятельности, минуя протекционную систему, которая некогда казалась англичанам необходимостью для поддержки промышленной деятельности.)

   4. При таком ускоренном ходе развития средние степени, пропускаемые жизнью народа, бывшего отсталым и пользующегося опытностью и наукою передового народа, достигают только теоретического бытия как логические моменты, не осуществляясь фактами действительности. (Новозеландцы только из книг будут знать о существований протекционной системы, а к делу она у них не будет применена.)

   5. Если же эти средние степени достигают и реального осуществления, то разве только самого ничтожного по размеру и ещё более ничтожного по отношению к важности для практической жизни. (Люди с эксцентрическими наклонностями существуют и в Новой Зеландии, как повсюду; из них некоторым, вероятно, вздумается быть приверженцами протекционной системы; но таких людей будет один на тысячу или на десять тысяч человек в новозеландском обществе, и остальные будут называть их чудаками, а их мнение не будет иметь никакого веса при решении вопросов о заграничной торговле.)

   Сколько нам кажется, эти выводы довольно просты и ясны, так что, может быть, не превысят разумения тех людей, для которых писана наша статья.

   Итак, два печатные листа привели нас к двум заключениям, которые для читателя, сколько-нибудь знакомого с понятиями современной науки, достаточно было бы выразить в шести строках:

   1. Высшая степень развития по форме совпадает с его началом.

   2. Под влиянием высокого развития, которого известное явление общественной жизни достигло у передовых народов, это явление может у других народов развиваться очень быстро, подниматься с низшей степени прямо на высшую, минуя средние логические моменты.

   Какой скудный результат рассуждений, занявших целые два печатные листа! Читатель, который не лишен хотя некоторой образованности и хотя некоторой сообразительности, скажет, что. довольно было просто высказать эти, основания, столь же несомненные до тривиальности, как, например, впадение Дуная в Черное море, Волги -- в Каспийское, холодный климат Шпицбергена, и жаркий климат острова Суматры и т. д. Доказывать подобные вещи в книге, назначенной для грамотных людей, неприлично.

   Совершенно так. Доказывать и объяснять подобные истины неприлично. Но что же вы станете делать, когда отвергаются заключения, выводимые из этих истин, или когда вам сотни разе самодовольством повторяют, будто непобедимое возражение какую-нибудь дикую мысль, которая может держаться в голове только по забвению или незнанию какой-нибудь азбучной истины?

   Например, вы говорите: "Общинное владение землею должно быть удержано в России". Вам с победоносною отвагою возражают: "Но общинное владение есть первобытная форма, а частная поземельная собственность явилась после, следовательно, она есть более высокая форма поземельных отношений". Помилосердуйте о себе, господа возражатели, помилосердуйте о своей ученой репутации: ведь именно потому, именно потому, именно потому, что общинное владение есть первобытная форма, и надобно думать, что высшему периоду развития поземельных отношений нельзя обойтись без этой формы.

   О том, как сильно налегали противники общинного владения на первобытность его, мы уже говорили в начале статьи. Можно предполагать, что теперь они увидели, как странно поступали, и поймут, что та самая черта, которую они воображали свидетельствующею против общинного владения, чрезвычайно сильно свидетельствует за него. Но арсенал их философских возражений еще не истощен. Они с такою же силою налегают и на следующую мысль: "Какова бы ни была будущность общинного владения, хотя бы и справедливо было, что оно составляет форму поземельных отношений, свойственную периоду высшего развития, нежели тот, формою которого является частная собственность, все-таки не подлежит сомнению, что частная собственность составляет средний момент развития между этими двумя периодами общинного владения; от первого перейти к третьему нельзя, не прошедши [через] второе. Итак, Напрасно думают русские приверженцы общинного владения, что оно может быть удержано в России. Россия должна пройти через период частной поземельной собственности, которая представляется неизбежным средним звеном".

   Этот силлогизм постоянно следовал за их фразами о первобытности как черте, свидетельствующей против общинного владения. Он также выставлялся непобедимым аргументом против нас. Теперь люди, прибегавшие к нему, могут судить сами о том, до какой степени он сообразен с фактами и здравым смыслом» (Чернышевский Н.Г. Соч. В 2-х томах. Т. 1, стр. 638-641).

 

 

3. О практике в качестве критерия истины

 

 

Выявление практики в качестве критерия истины приписывается основоположникам марксизма, хотя в их трудах нет сколь-нибудь близкого выражения, которое можно было бы привести в подтверждение этого. Сие есть детище отечественных учёных обществоведов, рождённое ими в результате синтеза изречений Маркса и Энгельса на эту тему. Поэтому мы нигде и не найдём ни единой цитаты основоположников марксизма в доказательство того, что критерием истины является практика или, что одно и то же, практика есть критерий истины. Во избежание недоразумения привожу целиком две статьи из «Философского словаря»:

 

«КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ (греч. kriterion – мерило для оценки ч.-л.) – средство проверки того или иного утверждения, гипотезы, теоретического построения и т. п. К. и. является общественная практика. Опытные научные теории получают свою фундаментальную проверку с помощью практики: в материальном производстве, в революционной деятельности масс по переустройству об-ва и т. п. Если теория успешно применяется на практике, это означает, что она является относительно истинной. Способы проверки той или иной теории на практике могут быть различными. Напр., те или иные положения в естественных науках получают свое подтверждение в эксперименте, связанном с наблюдением, измерением, с математической обработкой получаемых результатов. Иногда апробация гипотетической теории осуществляется через опытную проверку выводимых из нее логическим путем следствий (Гипотетико-дедуктивный метод). Часто практическая проверка осуществляется опосредствованным путем. Так, установление истинности утверждения путем логического доказательства в конечном счете опирается на практическую проверку некоторых исходных положений той или иной теории, к-рые в её рамках специально не доказываются. Однако проверка на практике научных теорий не означает превращения их в абсолют, научные теории развиваются, обогащаются, уточняются, некоторые их положения заменяются новыми (Абсолютная и относительная истина). Это связано с тем, что сама общественная практика, а следовательно, и способы сопоставления через практику научных теорий с действительностью постоянно развиваются, совершенствуются. Поэтому лишь развивающаяся общественная практика может полностью подтвердить или опровергнуть то или иное человеческое представление. Практика как К. и. впервые в теорию познания включена марксизмом. Совр. буржуазная философия не признает практики как К. и. или даёт его извращённое толкование (напр., прагматизм).

ПРАКТИКА – специфически   человеческая, сознательная, целеполагающая, целесообразная, чувственно-предметная деятельность. П. есть «материальная деятельность, от которой зависит всякая иная деятельность: умственная, политическая, религиозная и т. д.» (Маркс К., Энгельс Ф. Избр. соч. Т. 2. С. 65). Будучи материальной в силу своих предпосылок, средств и конечных результатов, она осуществляется людьми, обладающими сознанием, мышлением, знаниями и практически применяющими свои интеллектуальные способности. Поэтому П. есть единство субъективного и объективного, сознания  и  бытия,  опредмечивание  субъективного и распредмечивание   объективного (Опредмечивание и распредмечивание). Т. обр., ни одна деятельность, в т. ч. и духовная, не существует безотносительно к П. «Общественная жизнь,— писал  К.  Маркс, – является по  существу  практической»   (Т.   42. С. 266). П. – основа познания. На протяжении тысячелетий стихийно совершавшийся  производственный  процесс формировал  у людей элементарные знания в различных областях жизнедеятельности. Науки же подытоживали, осмысливали,   обобщали   данные   П., к-рая в дальнейшем включает в себя теоретическое знание и, претворяя его в   жизнь,   корректирует,   обогащает, развивает. Так складывается единство П. и практически освоенного научного знания  (Теория и практика). Ленин писал: «Практика выше (теоретического) познания, ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности» (Т. 29, с. 195). Домарксовские материалисты не понимали роли П. в познании, к-рое они трактовали как результат воздействия предметов внешнего мира на наши органы чувств. Диалектические идеалисты (Фихте, Гегель) высказывали догадки о примате П. по отношению к теоретическому знанию, но она сводилась ими в конечном итоге к духовной, деятельности. Только марксизм, доказав, что материальное производство является определяющей основой жизни об-ва, научно раскрыл значение П. в социальном развитии. Именно благодаря пониманию П. как первичной, осн. формы человеческой деятельности была научно познана специфика общественно-исторического процесса как реальности, существующей объективно, но не безотносительно к людям. Формы П. многообразны: материальное производство, изменение людьми социально-экономических условий их жизни и др. виды деятельности, материально преобразующие объекты. Многообразие форм практической деятельности, ее связь с познанием делают П. критерием истины – мерилом, позволяющим разграничить истину и заблуждение. Практическое подтверждение теоретических положений, научных предвидений доказывает их истинность. Высоко оценивая П., диалектический материализм отнюдь не абсолютизируют её. П. исторически развивается, изменяется; она подчинена объективным законам, ограничена наличными условиями. Поэтому Ленин подчеркивал, что «критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления» (Т. 18, с. 145-146). По мере социального прогресса, развития социалистических общественных отношений возрастает значение общественно-исторической П. для науки, в т. ч. обществоведения, становящейся непосредственной производительной и социальной силой. Органическая связь науки и П.– один из существенных  элементов  концепции и стратегии перестройки и обновления социалистического общества на современном этапе» (Философский словарь / Под ред. Фролова. – 6-е изд., перераб и доп. М.: Политиздат, 1991 г., стр. 207, 358-359).

 

Итак, что мы имеем?

Из статьи «Критерий истины»: «Критерием истины является общественная практика. Практика как критерий истины впервые в теорию познания включена марксизмом. Современная буржуазная философия не признает практики как критерия истины или даёт его извращённое толкование (напр., прагматизм)».

Из статьи «Практика»: «Многообразие форм практической деятельности, её связь с познанием делают практику критерием истины – мерилом, позволяющим разграничить истину и заблуждение».

И в обоих статьях эти положения не подтверждены ни единой ссылкой на первоисточник, хотя другие положения изобилуют ими.

Весьма нелепо и утверждение:

 

«Домарксовские материалисты не понимали роли практики в познании, которое они трактовали как результат воздействия предметов внешнего мира на наши органы чувств. Диалектические идеалисты (Фихте, Гегель) высказывали догадки о примате практики по отношению к теоретическому знанию, но она сводилась ими в конечном итоге к духовной, деятельности. Только марксизм, доказав, что материальное производство является определяющей основой жизни общества, научно раскрыл значение практики в социальном развитии» (См. выше).

 

Не знаю что больше подвигло отечественных учёных обществоведов на эти высказывания: толи их лизоблюдство, толи их невежество. Судя по содержанию «Российского энциклопедического словаря» за 2001 год и «Новейшего философского словаря» за 2003 год в которых нет ни статьи «Критерий истины», ни статьи «Практика», могу лишь предположить, что: больше подвигло отечественных учёных обществоведов на эти высказывания второе «либо», т.е. их невежество.

        

А как обстоит дело по рассматриваемому вопросу у основоположников народничества?

Очень хорошо! Настолько хорошо, что остаётся только развести руками, глядя на невежество отечественных учёных обществоведов. Цитирую:

 

«Итак,  наука  в последнее время дошла до необходимости строго различать истинные  потребности  человеческой  природы,  которые  ищут  и  имеют право находить   себе   удовлетворение   в   действительной   жизни,   от  мнимых, воображаемых  потребностей,  которые  остаются и должны оставаться праздными мечтами.  У  г. Чернышевского  несколько раз встречаем беглые намеки на эту необходимость,  а  однажды  он  даёт  этой  мысли  даже  некоторое развитие. "Искусственно  развитый  человек (т.е. испорченный своим противоестественным положением  среди  других  людей) имеет много искусственных, исказившихся до лживости,    до    фантастичности    требований,   которым   нельзя   вполне удовлетворять,  потому что они в сущности не требования природы ero, a мечты испорченного   воображения,   которым   почти   невозможно  и  угождать,  не подвергаясь   насмешке   и  презрению  от  самого  того  человека,  которому стараемся  угодить,  потому  что  он  сам  инстинктивно  чувствует,  что его требование не стоит удовлетворения" (стр. 82).

Но  если  так  важно  различать мнимые, воображаемые стремления, участь которых  -  оставаться смутными грезами праздной или болезненно раздраженной фантазии,  от  действительных  и  законных потребностей человеческой натуры, которые  необходимо  требуют  удовлетворения, то где же признак, по которому безошибочно  могли  бы  мы  делать  это различение? Кто будет судьею в этом, столь  важном  случае? - Приговор дает сам человек своею жизнью; "практика", этот    непреложный    пробный    камень    всякой   теории,   должна   быть руководительницею  нашею  и  здесь.  Мы  видим,  что  одни  из наших желаний радостно  стремятся  навстречу  удовлетворению, напрягают все силы человека, чтобы  осуществиться  в  действительной  жизни,  -  это истинные потребности нашей   природы.   Другие   желания,   напротив,  боятся  соприкосновения  с действительною  жизнью,  робко  стараются  укрываться  от  нее в отвлеченном царстве   мечтаний  -  это  мнимые,  фальшивые  желания,  которым  не  нужно исполнение,  которые  и  обольстительны  только  под  тем  условием, чтоб не встречать  удовлетворения  себе,  потому  что, выходя на "белый свет" жизни, они  обнаружили  бы  свою  пустоту  и непригодность для того, чтобы на самом деле  соответствовать  потребностям  человеческой  природы  и  условиям  его наслаждения  жизнью.  "Дело  есть  истина  мысли".  Так,  например,  на деле узнаётся,  справедливо  ли  человек  думает  и говорит о себе, что он храбр, благороден,  правдив.  Жизнь  человека  решает,  какова  его  натура, она же решает,  каковы  его стремления и желания. Вы говорите, что проголодались? - Посмотрим,  будете  ли  вы  прихотничать  за  столом.  Если вы откажетесь от простых  блюд  и  будете  ждать,  пока приготовят индейку с трюфелями, у вас голод  не  в желудке, а только на языке. Вы говорите, что вы любите науку, - это  решается  тем,  занимаетесь  ли  вы  ею.  Вы  думаете,  что  вы  любите искусство?  Это решается тем, часто ли вы читаете Пушкина, или его сочинения лежат  на вашем столе только для виду; часто ли вы бываете в своей картинной галерее,  -  бываете  наедине,  сам с собою, а не только вместе с гостями, - или  вы  собрали  её  только  для  хвастовства  перед  другими и самим собою любовью   к  искусству.  Практика - великая разоблачительница обманов  и самообольщений  не  только  в практических делах, но также в делах чувства и мысли.  Потому-то  в  науке  ныне  принята она существенным критериумом всех спорных   пунктов.  "Что  подлежит  спору  в  теории,  на  чистоту  решается практикою действительной жизни"» (Чернышевский Н.Г. Избранные эстетические произведения / Авт. Вступ. Статьи и коммент. У.А. Гуральник. – 2-е изд. – М.: Искусство, 1978 г., стр. 184-185).

 

Так писал Чернышевский в «Авторецензии» к своей диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», опубликованной в 1855 году в шестом номере «Современника» (сама диссертация была напечатана в типографии Петербургского университета 3 мая 1855 года, а 10 мая 1855 года состоялась её защита). Из сказанного им явственно следует, что далеко не основоположники марксизма, и даже не основоположники народничества обратили внимание человечества  на практику как критерий истины. Но если уж и выбирать между ними, то несомненное первенство здесь принадлежит основоположникам народничества.

 

 

4. Об отношении бытия к сознанию

 

 

В предисловии к своей работы «К критике политической экономии» Маркс следующим образом указал на взаимосвязь бытия и сознания:

 

«Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот – их общественное бытие определяет их сознание» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т.13, стр. 7).

 

С тех пор, по крайней мере, в нашей стране, в обиход вошло выражение «Бытие определяет сознание» в качестве одного из достижений марксистской мысли.

На самом деле, выше сказанное Марксом ущербно. Понятие «бытие» охватывает всё многообразие мира. Сознание часть мира, а, значит, сознание является одной из форм бытия. Следовательно выражение «Бытие определяет часть бытия» - нонсенс.

Не спасает и прибавление «общественное», хоть к бытию, хоть к сознанию, хоть к бытию и сознанию вместе взятых, - на чём спекулируют отечественные обществоведы.

Куда более вернее и точнее сказано на сей счёт у Чернышевского. Например, в той же, ранее приведённой цитате из «Авторецензии» Чернышевского, где прямо говорится:

 

«Жизнь  человека  решает,  какова  его  натура, она же решает,  каковы  его стремления и желания» (См. Выше).

 

В дальнейшем Чернышевский не раз возвращается к этому. В 1860 году, в «Замечаниях на последние четыре главы первой книги Mилля»  в разделе «(С.) Трехчленное распределение продукта (гл. Xi - Xvi), он говорил следующее:

 

 «Но все понятия и знания отдельного человека приобретены только благодаря общественной обстановке. Лишённый всякого её содействия, человек остается дикарем, более похожим на животное, чем на человека. Из этого следует, что каждый отдельный человек должник общества за своё умственное развитие. Если же мы перейдем к техническим искусствам и применим сюда принцип о принадлежности результата лицу или собранию лиц, создавшему этот результат, мы увидим, что все находящиеся в отдельном человеке производительные знания принадлежат обществу, вложившему их в него» (Н.Г. Чернышевский. Собр. соч. в 2-х томах. Т. 2 – стр. 133-134).

 

 

5. О материалистическом понимании истории

 

 

Согласно общепринятому мнению:

 

«Основные положения исторического материализма были сформулированы Марксом и Энгельсом в 40-х годах XIX в., в период, когда капитализм достиг сравнительно высокой ступени развития и достаточно резко обнаружил свои внутренние противоречия, когда на арену самостоятельной политической борьбы выходил пролетариат. В этой обстановке обоснование материалистического понимания истории отвечало глубоким закономерностям общественного развития, жизненным потребностям человечества. Марксистское учение об обществе озарило светом научной мысли путь борьбы рабочего класса в союзе с непролетарскими трудящимися массами за революционное преобразование мира, за ликвидацию капитализма и победу коммунизма.

Маркс и Энгельс показали полную несостоятельность идеалистических воззрений на историю, которые господствовали ранее во всех течениях общественной мысли. Ими был отвергнут исторический идеализм Гегеля, согласно которому в основе общественного развития лежит якобы мировой разум (надчеловеческое, потустороннее сознание); неуклонным восхождением этого мирового разума с низшей ступени на высшую определяется будто бы и поступательное развитие человеческого общества. В то же время основоположники марксизма преодолели идеалистические взгляды на историю домарксовских материалистов, включая и Фейербаха, которые общественную жизнь и ход её развития ставили в прямую зависимость от сознания людей, от действия тех или иных выдающихся личностей, способных будто бы по своей воле и желанию направлять развитие общества.

Маркс и Энгельс доказали, что не духовная, а материальная жизнь людей является определяющей силой общественного развития. Ф. Энгельс говорил: «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство по посредственных материальных средств к жизни и том самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, – а не наоборот, как это делалось до сих пор» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 350—351).

Благодаря открытию материалистического понимания истории были устранены два главных недостатка прежних исторических теорий. Во-первых, поверхностный подход к рассмотрению исторической деятельности людей, при котором учитывались лишь идейные мотивы этой деятельности, но оставлялись без внимания материальные причины, которыми эти мотивы обусловливаются; во-вторых, непонимание решающей роли народных масс в истории» (Марксистско-ленинская философия. Исторический материализм. Изд. 6-е, доп. М., «Мысль», 1977 г., стр. 4-5).

 

По логике вещей, коли основные положения исторического материализма и в самом деле были сформулированы Марксом и Энгельсом в 40-е годах XIX века, то и доказательство сему следовало привести из  сказанного ими в указанный период. Вместо этого приводятся слова Энгельса, сказанные им в надгробной речи на могиле Маркса в 1883 году. Почему?

Потому и только потому, что до того времени, ни Маркс, ни Энгельс нигде конкретно не высказывались в этом духе. До этого времени все их рассуждения на эту тему носили неопределённый характер. Отсюда и несостоятельность отечественных учёных обществоведов привести более раннее высказывание основоположников марксизма в защиту того утверждения, что основные положения исторического материализма были сформулированы Марксом и Энгельсом в 40-х годах XIX века.

 

Неужели до основоположников марксизма никто таки и не знал, что материальная жизнь людей является определяющей силой общественного развития; что  тот простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д., был скрыт до последнего времени под идеологическими наслоениями?

Конечно нет. Для основоположников народничества это не составляло никакой тайны. Ещё в 1856 году, в шестом номере «Современника» Чернышевский журя историков в апатичности, в отсутствии у них любознательности, стремления к выявлению и решению насущных вопросов современности сетовал на то, как мало внимания они уделяют материальным условиям быта, играющим едва ли не первую роль, составляющих коренную причину почти всех явлений в жизни человека, общества:

 

«Жизнь рода человеческого, как и жизнь отдельного человека, слагается из взаимного проникновения очень многих элементов: кроме внешних эффектных событий, кроме общественных отношений, кроме науки и искусства, не менее важны нравы, обычаи, семейные отношения, наконец, материальный быт: жилища, пища, средства добывания всех тех вещей и условий, которыми поддерживается существование, которыми доставляются житейские радости или скорби. Из этих элементов только немногие до сих пор введены в состав рассказа о жизни человечества. Так называемая политическая история, то есть рассказ о войнах и других громких событиях, до сих пор преобладает в рассказе историков, между тем как на деле она имеет для жизни рода человеческого только второстепенную важность. История умственной жизни, да и то только в тесном кругу немногочисленных классов, принимающих деятельное участие в развитии наук и литературы, одна только разделяет с политическою историею право на внимание автора,— да и только в немногих сочинениях, до сих пор остающихся редкими исключениями в массе исторических книг; да и тут она играет второстепенную роль. История нравов обращает на себя еще гораздо менее внимания. О материальных условиях быта, играющих едва ли не первую роль в жизни, составляющих коренную причину почти всех явлений и в других, высших сферах жизни, едва упоминается, да и то самым слабым и неудовлетворительным образом» (Чернышевский Н.Г. Соч. В 2-х томах. Т. 1, стр. 315).

 

         Затем читаем в работе Чернышевского «Антропологический принцип в философии» опубликованной  в 1860 году, в «Современнике» №№ 4, 5:

 

«Психология говорит, что самым изобильным источником обнаружения злых качеств служит недостаточность средств к удовлетворению потребностей, что человек поступает дурно, то есть вредит другим, почти только тогда, когда принужден лишить их чего-нибудь, чтобы не остаться самому без вещи для него нужной. Например, в случае неурожая, когда пищи не достаточно для всех, число преступлений и всяких дурных поступков чрезмерно возрастает: люди обижают и обманывают друг друга из-за куска хлеба. Психология прибавляет также, что человеческие потребности разделяются на чрезвычайно различные степени по своей силе; самая настоятельнейшая потребность каждого человеческого организма состоит в том, чтобы дышать; но предмет, нужный для её удовлетворения, находится человеком почти во всех положениях в достаточном изобилии, потому из потребности воздуха почти никогда не возникает дурных поступков. Но если встретится исключительное положение, когда этого предмета оказывается мало для всех, то возникают также ссоры и обиды; например, если много людей будет заперто в душном помещении с одним окном, то почти всегда возникают ссоры и драки, могут даже совершаться убийства из-за приобретения места у этого окна. После потребности дышать (продолжает психология) самая настоятельная потребность человека — есть и пить. В предметах для порядочного удовлетворения этой потребности очень часто, очень у многих людей встречается недостаток, и он служит источником самого большого числа всех дурных поступков, почти всех положений и учреждений, бывающих постоянными причинами дурных поступков. Если бы устранить одну эту причину зла, быстро исчезло бы из человеческого общества, по крайней мере, девять десятых всего дурного…» (Чернышевский Н.Г. Соч. В 2-х томах. Т. 2, стр. 195-196).

 

Спустя четыре года, Чернышевский, будучи в Петропавловской крепости, в «Примечаниях к переводу «Введения в историю XIX века» Г. Гервинуса», приведя мысль Т. Бокля о том, что «история движется развитием знания», сопроводил её следующим замечанием:

 

«Если дополним это верное понятие политико-экономическим принципом, по которому и умственное развитие, как политическое и всякое другое, зависит от обстоятельств экономической жизни, то получим полную истину: развитие двигалось успехами знания, которые преимущественно обуславливались развитием трудовой жизни и средств материального существования» (Чернышевский Н.Г. Примечания к переводу «Введения в историю XIX века» Г. Гервинуса // Полн. собр. соч. Т. 10, стр.. 44).

 

В свою очередь Бакунин в 1867 году, в работе «Федерализм, социализм и антитеологизм» предложенной им Центральному комитету Лиги мира и свободы, членом которого он был, говорил:

 

«С тех пор как Революция ниспослала в массы свое евангелие не мистическое, а рациональное, не небес­ное, а земное, не божественное, а человеческое, — свое евангелие прав человека; с тех пор как она провозгласи­ла, что все люди равны, что все одинаково призваны к свободе и человечности, — народные массы в Европе, во всем цивилизованном мире, мало-помалу просыпа­ясь от сна, который их сковывал с тех пор, как христи­анство усыпило их своими маковыми цветками, начи­нают спрашивать себя, не имеют ли и они также права на равенство, свободу и человечность.

Как только этот вопрос был поставлен, народ, на­правляемый своим удивительным здравым смыслом так же, как и своим инстинктом, всюду понял, что первым условием его действительного освобождения, или, если вы мне позволите это слово, его очеловечения, является коренное преобразование его экономических условий.

Вопрос о хлебе является для него, по справедливости, первым вопросом, ибо ещё Аристотель заметил: чело­век, чтобы мыслить, чтобы свободно чувствовать, что­бы сделаться человеком, должен быть свободен от забот материальной жизни» (Бакунин М.И. Анархия и порядок. Сочинения. – М.: Изд-во Эксмо-Пресс, 2000 г., стр. 162-163).

        

Совершенно очевидно, что Энгельс, в надгробной речи на могиле Маркса явно преувеличил его роль в открытии закона развития человеческой истории.  

Что касается о домарксовом непонимании решающей роли народных масс в истории, то об этом ниже.

 

 

6. О народе как творце истории

 

 

Здесь так же напрасный труд искать у основоположников марксизма что-либо приемлемое в качестве доказательства принадлежности им выражения «Народ - творец истории». А потому как и в случае с  выражением «Критерий истины – практика» отечественные учёные обществоведы демонстрируют чудеса казуистики в приписывании понимания народа как творца истории Марксу и Энгельсу. За примером далеко ходить не надо, а именно, открываем всё тот же «Философский словарь» и читаем статью «Народ» целиком:

 

«НАРОД – в обычном смысле – население государства, страны; в строго научном смысле это исторически изменяющаяся общность людей, включающая в себя ту часть, те слои, те классы населения, к-рые по своему объективному положению способны сообща участвовать в решении задач прогрессивного развития данной страны в данный период. Содержание понятия «Н.» как социологической категории отражает изменение социальной структуры об-ва; для первобытнообщинного строя различие терминов «население» и «Н.» не имело существенного значения, в антагонистических же формациях это различие весьма важно, ибо здесь имеет место раскол между господствующими эксплуататорскими группами населения и широкими народными массами. В социалистическом об-ве понятие «Н.» вновь охватывает все население, все его социальные группы, за исключением сил, препятствующих поступательному развитию. Важнейший критерий для признания определенных групп населения частью Н. – это их объективно обусловленная заинтересованность и способность участвовать в разрешении задач прогресса. В ходе общественного развития, по мере осуществления тех или иных революционных преобразований изменяются сами объективные задачи, меняется само содержание прогресса, а потому неизбежно изменяется и социальный состав тех слоев, к-рые на данном этапе составляют Н. Н., включая в себя в качестве своих гл. элементов непосредственных производителей - трудящихся, неэксплуататорские группы населения, тем не менее не может быть всегда сведен к этим классам и слоям. Это особенно важно учитывать в совр. условиях, когда развертываются широкие народные движения против милитаризма, за мир, демократию и социализм. Марксизм впервые установил, что Н., народные массы - решающая сила истории: как раз они создают все материальные и значительную часть духовных благ, обеспечивая этим решающие условия существования об-ва; они развивают производство, что ведет к изменению и развитию всей социальной жизни; они совершают революции, благодаря чему имеет место общественный прогресс. Роль народных масс как гл. субъекта, движущей силы социально-преобразующей деятельности возрастает с увеличением глубины и масштабов социальных  преобразований. Успешное развитие социализма возможно лишь тогда, когда трудящиеся массы на деле станут управлять делами государства и об-ва. В процессе перестройки   создаются   реальные   предпосылки решения этой исторической задачи» (Философский словарь / Под ред. Фролова. – 6-е изд., перераб. и доп. М.: Политиздат, 1991 г., стр. 277-278).

 

Итак, мы имеем очередное голословное утверждение отечественных обществоведов о том, что «Марксизм впервые установил, что народ, народные массы - решающая сила истории»

 

А что же основоположники народничества? Неужели они, в стремлении повысить сознание народа организовавшие целое движение под названием «Хождение в народ» для свержения царизма, некогда не задумывались на эту тему?

Конечно задумывались, ещё как задумывались! Это-та дума, как раз таки и привела их к народничеству в 30-е годы XIX века. Именно с осознания оторванности декабристов от народа и начинается народничество. Именно тогда, остро переживая поражение декабристов, Бакунин, Белинский, Герцен, Чернышевский и другие анализируя их неудачу выявили главный недостаток декабрьского восстания: оторванность декабристов от народа. Позднее, указывая на это, Герцен отмечал:

 

«На Исаакиевской площади... не хватало народа» (А.И. Герцен. Русский заговор 1825 г. М., 1926, стр. 22).

 

С тех пор тема народа как главной силы преобразования общества прочно вошла в сознание основоположников народничества. Осознавая оторванность декабристов от народа, они отдали все силы на его подготовку к выступлению против царизма. Они продолжили дело декабристов, создавая по всей  России множество подпольных, нелегальных кружков и тайных обществ, в которых пропагандировали, кроме всего прочего, необходимость участия народа в его собственном освобождении.

В 1843 году, в Цюрихе (Швейцария), вышла в свет, на немецком языке, работа Бакунина «Коммунизм» (тогда ещё Маркс и Энгельс даже не ведали такого слова, - уж не от Бакунина ли они о нём узнали?), где  он следующим образом указал на народ, как на творца истории:

 

«Народ – а под народом я понимаю большинство, ши­рочайшую массу бедных и угнетённых, – народ, гово­рю я, всегда был единственною творческою почвою, из которой только и произошли все великие деяния исто­рии, все освободительные революции. Кто чужд народу, того все дела заранее поражены проклятием. Творить, действительно творить можно только при действитель­ном электрическом соприкосновении с народом» (Бакунин М.И. Анархия и порядок. Сочинения. – М.: Изд-во Эксмо-Пресс, 2000 г., стр. 139).

 

В свою очередь Чернышевский  в 1858 году, в работе «Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X», - опубликованной в виде двух статей в журнале «Современник» № 8—9) за указанный год, - рассуждая о реставрации монархии во Франции и бессилие противников Бурбонов говорил:

 

«Как ни рассуждать, а сильны только те стремления, прочны только те учреждения, которые поддерживаются массою народа» (Н.Г. Чернышевский. Соч. В 2-х. Т. 1. М.: Изд-во «Мысль» 1986 г., стр. 481).

 

 

7. О бродящем по Европе – призраке коммунизма

 

 

         «Манифест Коммунистической партии», изданный Максом и Энгельсом в 1848 году в качестве программного документа «Союза коммунистов» начинается словами:

 

«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские.

Где та оппозиционная партия, которую ее противники, стоящие у власти, не ославили бы коммунистической? Где та оппозиционная партия, которая в свою очередь не бросала бы клеймящего обвинения в коммунизме как более передовым представителям оппозиции, так и своим реакционным противникам?

Два вывода вытекают из этого факта.

Коммунизм признаётся уже силой всеми европейскими силами.

Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма противопоставить манифест самой партии.

С этой целью в Лондоне собрались коммунисты самых различных национальностей и составили следующий «Манифест», который публикуется на английском, французском, немецком, итальянском, фламандском и датском языках.» (К.Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 4, стр. 423)

 

Такова преамбула «Манифест Коммунистической партии». Каким то чудным образом вся слава за сей труд целиком и полностью присвоена Марксу и Энгельсу. Кто такие, что делали и какова роль остальных, помимо Маркса и Энгельса, коммунистов самых различных национальностей собравшихся с целью составления указанного Манифеста - тайна за семью печатями. Очевидно и в этом вопросе должен быть наведён порядок. Нас же читатель, здесь интересует обнаружение, я бы даже сказал преподнесение, или открытие коммунизма участниками написания указанного «Манифеста» в качестве отправной точки его существования. Словно до этого, никакого материала о коммунизме и не было. По крайней мере, у нас в России, дело представлено так, как будто серьёзное отношение человечества к коммунизму начинается с обнародования «Манифеста Коммунистической партии», что до этого никто и не воспринимал  коммунизм в качестве реальной силы утвердившейся, по меньшей мере, в Европе, всерьёз и надолго.

О том, что это не верно убедительно свидетельствует хотя бы и указанная выше работа Бакунина «Коммунизм», в которой он, кроме всего прочего, писал:

 

«Коммунизм стал теперь мировым вопро­сом, который ни один государственный деятель не мо­жет игнорировать, а тем более разрешать просто силой…

Теперь власть христианства над государством исчезла. Современные государства, правда, ещё называют себя христианскими, но они уже таковыми не являются. Христианство служит для них только средством, а не источником и целью их существования. Они живут и действуют на началах, которые совершенно противоположны христианству. А то, что они ещё называют себя христианскими, есть лицемерие, более или менее сознательное лицемерие. В дальнейшем изложении мы надеемся доказать это ясно и неопровержимо. Мы исследуем важнейшие стороны современной государственной жизни и покажем, что христианство оказывается здесь только слабой тенью и что только нехристианское здесь действительно.

Но с тех пор как христианство перестало быть связующим и одухотворяющим европейские государства цементом, что же ещё связывает их, что сохраняет в них святыню согласия и любви, которые были возвещены им христианством? Святой дух свободы и равенства, дух чистой человечности, в громе и молнии открывшиеся людям во время французской революции и, подобно семенам новой жизни, разнесенные повсюду посредством революционных войн. Французская революция есть начало новой жизни. Многие так слепы, что думают, будто побороли и укротили её мощный дух. Жалкие люди, как ужасно будет их пробуждение! Нет, революционная драма ещё не закончена. Мы родились под революционной звездой, мы живём и все без исключения умрём под её влиянием. Мы находимся накануне великого всемирно-исторического переворота, мы – накануне новой борьбы, тем более опасной, что она будет носить не просто политический, но и принципиальный религиозный характер. Не следует предаваться иллюзиям: речь будет идти не меньше чем о новой религии, о религии демократии, которая под старым знаменем с надписью «Свобода, равенство и братство» начнёт свою новую борьбу, борьбу на жизнь и смерть.

Вот дух, породивший коммунизм. Этот дух ныне невидимо сплачивает воедино все народы без различия национальности. Этому духу, блестящему преемнику христианства, противятся ныне так наз[ываемые] христианские правительства и все монархические правители и владыки, ибо они прекрасно знают, что их мнимое христианство, их корыстные дела не в состоянии будут вынести его пламенного взора» (Бакунин М.И. Анархия и порядок. Сочинения. – М.: Изд-во Эксмо-Пресс, 2000 г., стр. 133, 140-141).

 

Это было сказано Бакуниным за пять лет до выхода в свет «Манифеста Коммунистической партии».        

 

 

8. Об  истории становления человечества

        

 

         В 1884 году, в Цюрихе (Швейцария) вышла в свет работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», которая, согласно предисловию автора, представляет собой в известной мере выполнение завещания Маркса, начавшего заниматься этой темой в 1880-1881 годах. В данном случае, для наглядности, из всего сказанного там я приведу две выдержки: одна связана с периодизацией истории (первая глава целиком), другая - с зарождением рабства:

 

«I ДОИСТОРИЧЕСКИЕ СТУПЕНИ КУЛЬТУРЫ

Морган был первый, кто со знанием дела попытался внести в предысторию человечества определенную систему, и до тех пор, пока значительное расширение материала не заставит внести изменения, предложенная им периодизация несомненно останется в силе.

Из трех главных эпох — дикости, варварства, цивилизации — его, само собой разумеется, занимают только две первые и переход к третьей. Каждую из этих двух эпох он подразделяет на низшую, среднюю и высшую ступень сообразно с прогрессом в производстве средств к жизни, потому что, говорит он, «искусность в этом производстве имеет решающее значение для степени человеческого превосходства и господства над природой; из всех живых существ только человеку удалось добиться почти неограниченного господства над производством продуктов питания. Все великие эпохи человеческого прогресса более или менее прямо совпадают с эпохами расширения источников существования»32.

Наряду с этим происходит развитие семьи, но оно не даёт таких характерных признаков для разграничения периодов.

1. ДИКОСТЬ

1. Низшая ступень. Детство человеческого рода. Люди находились еще в местах своего первоначального пребывания, в тропических или субтропических лесах. Они жили, по крайней мере частью, на деревьях; только этим и можно объяснить их существование среди крупных хищных зверей. Пищей служили им плоды, орехи, коренья; главное достижение этого периода — возникновение членораздельной речи. Из всех народов, ставших известными в исторический период, уже ни один не находился в этом первобытном состоянии. И хотя оно длилось, вероятно, много тысячелетий, доказать его существование на основании прямых свидетельств мы не можем; но, признав происхождение человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное состояние.

2. Средняя ступень. Начинается с введения рыбной пищи (куда мы относим также раков, моллюсков и других водяных животных) и с применения огня. То и другое взаимно связано, так как рыбная пища делается вполне пригодной к употреблению лишь благодаря огню. Но с этой новой пищей люди стали независимыми от климата и местности; следуя по течению рек и по морским берегам, они могли даже в диком состоянии расселиться на большей части земной поверхности. Грубо сделанные, неотшлифованные каменные орудия раннего каменного века, так называемые палеолитические, целиком или большей частью относящиеся к этому периоду, распространены на всех континентах и являются наглядным доказательством этих переселений. Заселение новых мест и постоянное деятельное стремление к поискам, в соединении с обладанием огнем, добывавшимся трением, доставили новые средства питания: содержащие крахмал корни и клубни, испеченные в горячей золе или пекарных ямах (земляных печах), дичь, которая, с изобретением первого оружия, дубины и копья, стала добавочной пищей, добываемой от случая к случаю. Исключительно охотничьих пародов, как они описываются в книгах, то есть таких, которые живут только охотой, никогда не существовало; для этого добыча от охоты слишком ненадежна. Вследствие постоянной необеспеченности источниками питания на этой ступени, по-видимому, возникло людоедство, которое с этих пор сохраняется надолго. Австралийцы и многие полинезийцы и теперь еще находятся на этой средней ступени дикости.

3. Высшая ступень. Начинается с изобретения лука и стрелы, благодаря которым дичь стала постоянной пищей, а охота — одной из обычных отраслей труда. Лук, тетива и стрела составляют уже очень сложное орудие, изобретение которого предполагает долго накапливаемый опыт и более развитые умственные способности, следовательно, и одновременное знакомство со множеством других изобретений. Сравнивая друг с другом народы, которые знают уже лук и стрелу, но ещё не знакомы с гончарным искусством (его Морган считает началом перехода к варварству), мы действительно находим уже некоторые зачатки поселения деревнями, известную степень овладения производством средств существования: деревянные сосуды и утварь, ручное ткачество (без ткацкого станка) из древесного волокна, плетеные корзины из лыка или камыша, шлифованные (неолитические) каменные орудия. Огонь и каменный топор обычно дают также возможность уже делать лодки из цельного дерева, а местами изготовлять бревна и доски для постройки жилища. Все эти достижения мы встречаем, например, у индейцев северо-запада Америки, которые хотя и знают лук и стрелу, но не знают гончарного дела. Для эпохи дикости лук и стрела были тем же, чем стал железный меч для варварства и огнестрельное оружие для цивилизации, — решающим оружием.

2. ВАРВАРСТВО

1. Низшая ступень. Начинается с введения гончарного искусства. Можно доказать, что во многих случаях и, вероятно, повсюду оно было обязано своим возникновением обмазыванию плетеных или деревянных сосудов глиной с целью сделать их огнеупорными. При этом скоро нашли, что формованная глина служит этой цели и без внутреннего сосуда.

До сих пор мы могли рассматривать ход развития как вполне всеобщий, имеющий в определенный период силу для всех народов, независимо от их местопребывания. Но с наступлением варварства мы достигли такой ступени, когда приобретает значение различие в природных условиях обоих великих материков. Характерным моментом периода варварства является приручение и разведение животных и возделывание растений. Восточный материк, так называемый Старый свет, обладал почти всеми поддающимися приручению животными и всеми пригодными для разведения видами злаков, кроме одного; западный же материк, Америка, из всех поддающихся приручению млекопитающих — только ламой, да и то лишь в одной части юга, а из всех культурных злаков только одним, но зато наилучшим, — маисом. Вследствие этого различия в природных условиях население каждого полушария развивается с этих пор своим особым путем, и межевые знаки на границах отдельных ступеней развития становятся разными для каждого из обоих полушарий.

2. Средняя ступень. На востоке начинается с приручения домашних животных, на западе – с возделывания съедобных растении при помощи орошения и с употребления для построек адобов (высушенного на солнце кирпича-сырца) и камня.

 Мы начинаем с запада, так как здесь, до завоевания Америки европейцами, дальше этой ступени нигде не пошли.

Индейцам, находившимся на низшей ступени варварства (к ним принадлежали все, кто жил к востоку от Миссисипи), был известен уже ко времени их открытия какой-то способ выращивания в огородах маиса и, возможно, также тыквы, дыни и других огородных растений, которые составляли весьма существенную часть их питания; они жили в деревянных домах, в обнесенных частоколом деревнях. Северо-западные племена, особенно обитавшие в бассейне реки Колумбии, стояли еще на высшей ступени дикости и не знали ни гончарного искусства, ни какого бы то ни было возделывания растений. Напротив, индейцы, относящиеся к так называемым пуэбло в Новой Мексике, мексиканцы, обитатели Центральной Америки и перуанцы находились ко времени завоевания на средней ступени варварства: они жили в похожих на крепости домах из адобов или камня, выращивали в искусственно орошаемых огородах маис и другие — различные, в зависимости от местоположения и климата, — съедобные растения, служившие им главными источниками питания, и даже приручили некоторых животных: мексиканцы – индюка и других птиц, перуанцы — ламу. К тому же они были знакомы с обработкой металлов, но за исключением железа, и поэтому они все еще не могли обходиться без оружия и орудий из камня. Испанское завоевание оборвало всякое дальнейшее самостоятельное их развитие.

На востоке средняя ступень варварства началась с приручения животных, дающих молоко и мясо, между тем как культура растений, по-видимому, еще очень долго в течение этого периода оставалась здесь неизвестной. Приручение и разведение скота и образование крупных стад, по-видимому, послужили причиной выделения арийцев и семитов из прочей массы варваров. У европейских и азиатских арийцев домашние животные имеют еще общие названия, культурные же растения – почти никогда.

Образование стад вело к пастушеской жизни в пригодных для этого местах: у семитов – на травянистых равнинах вдоль Евфрата и Тигра, у арийцев – на подобных же равнинах Индии, а также вдоль Оксуса и Яксарта (Современные названия Амударья и Сырдарья – В.К.), Дона и Днепра. Впервые приручение животных было достигнуто, по-видимому, на границах таких пастбищных областей. Позднейшим поколениям кажется поэтому, что пастушеские народы произошли из местностей, которые в действительности не только не могли быть колыбелью человечества, но, напротив, были почти непригодны к жизни для их диких предков и даже для людей, стоявших на низшей ступени варварства. Наоборот, после того как эти варвары, находящиеся на средней ступени, привыкли к пастушеской жизни, им никак не могло прийти в голову добровольно вернуться из травянистых речных долин в лесные области, в которых обитали их предки. И даже когда семиты и арийцы были оттеснены дальше, на север и запад, они не могли перебраться в западноазиатские и европейские лесистые местности раньше, чем возделывание злаков не дало им возможности прокармливать свой скот, особенно зимой, на этой менее благоприятной почве. Более чем вероятно, что возделывание злаков было вызвано здесь прежде всего потребностью в корме для скота и только впоследствии стало важным источником питания людей.

Обильному мясному и молочному питанию арийцев и семитов и особенно благоприятному влиянию его на развитие детей следует, быть может, приписать более успешное развитие обеих этих рас. Действительно, у индейцев пуэбло Новой Мексики, вынужденных кормиться почти исключительно растительной пищей, мозг меньше, чем у индейцев, стоящих на низшей ступени варварства и больше питающихся мясом и рыбой. Во всяком случае, на этой ступени людоедство постепенно исчезает и сохраняется лишь как религиозный акт или, что здесь почти равносильно, как колдовской обряд.

3. Высшая ступень. Начинается с плавки железной руды и переходит в цивилизацию в результате изобретения буквенного письма и применения его для записывания словесного творчества. Эта ступень, самостоятельно пройденная, как уже сказано, лишь в восточном полушарии, более богата успехами в области производства, чем все предыдущие ступени, вместе взятые. К ней принадлежат греки героической эпохи, италийские племена незадолго до основания Рима, германцы Тацита, норманны времен викингов (В издании 1884 г. вместо слов «германцы Тацита, норманны времен викингов» напечатано: «германцы Цезаря (или, как бы мы охотнее сказали, Тацита)». Ред.) .

Прежде всего мы впервые встречаем здесь плуг с железным лемехом, с домашним скотом в качестве тягловой силы; благодаря ему стало возможно земледелие в крупном размере, полеводство, а вместе с тем и практически неограниченное для тогдашних условий увеличение жизненных припасов; затем — корчевка леса и превращение его в пашню и луг, что опять-таки в широких масштабах невозможно было производить без железного топора и железной лопаты. А вместе с тем начался также быстрый рост населения, которое стало более густым на небольших пространствах. До возникновения полеводства должны были сложиться совершенно исключительные условия, чтобы полмиллиона людей позволило объединить себя под единым центральным руководством; этого, вероятно, никогда и не случалось.

Полный расцвет высшей ступени варварства выступает перед нами в поэмах Гомера, особенно в «Илиаде». Усовершенствованные железные орудия, кузнечный мех, ручная мельница, гончарный круг, изготовление растительного масла и виноделие, развитая обработка металлов, переходящая в художественное ремесло, повозка и боевая колесница, постройка судов из бревен и досок, зачатки архитектуры как искусства, города, окруженные зубчатыми стенами с башнями, гомеровский эпос и вся мифология — вот главное наследство, которое греки перенесли из варварства в цивилизацию. Сравнивая с этим данное Цезарем и даже Тацитом описание германцев , находившихся в начальной стадии той самой ступени культуры, из которой готовились перейти в более высокую гомеровские греки, мы видим, какое богатство достижений в развитии производства имеет высшая ступень варварства.

Набросанная здесь мной, по Моргану, картина развития человечества через ступени дикости и варварства к истокам цивилизации уже достаточно богата чертами новыми и, что ещё важнее, неоспоримыми, так как они взяты непосредственно из производства. И все же эта картина покажется бледной и жалкой по сравнению с той, которая развернётся перед нами в конце нашего странствования; лишь тогда будет возможно в полной мере осветить переход от варварства к цивилизации и разительную противоположность между ними обоими. Пока же мы можем обобщить моргановскую периодизацию таким образом: дикость — период преимущественно присвоения готовых продуктов природы; искусственно созданные человеком продукты служат главным образом вспомогательными орудиями такого присвоения. Варварство — период введения скотоводства и земледелия, период овладения методами увеличения производства продуктов природы с помощью человеческой деятельности. Цивилизация — период овладения дальнейшей обработкой продуктов природы, период промышленности в собственном смысле этого слова и искусства.

…

Увеличение производства во всех отраслях — скотоводстве, земледелии, домашнем ре­месле — сделало рабочую силу человека способной производить большее количество про­дуктов, чем это было необходимо для поддержания ее. Вместе с тем оно увеличивало еже­дневное количество труда, приходившееся на каждого члена рода, домашней общины или отдельной семьи. Появилась потребность в привлечении новой рабочей силы. Война достав­ляла ее: военнопленных стали обращать в рабов. Первое крупное общественное разделение труда вместе с увеличением производительности труда, а следовательно, и богатства, и с расширением сферы производительной деятельности, при тогдашних исторических услови­ях, взятых в совокупности, с необходимостью влекло за собой рабство. Из первого крупного общественного разделения труда возникло и первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых.

Как и когда стада из общего владения племени или рода перешли в собственность глав отдельных семей, об этом мы ничего до сих пор не знаем. Но в основном переход этот дол­жен был произойти на этой ступени. А с приобретением стад и прочих новых богатств в се­мье произошла революция. Промысел всегда был делом мужчины, средства для промысла изготовлялись им и были его собствен­ностью. Стада были новыми средствами промысла; их первоначальное приручение, а позд­нее уход за ними были делом мужчины. Поэтому скот принадлежал ему; ему же принадле­жали и полученные в обмен на скот товары и рабы. Весь избыток, который теперь давал промысел, доставался мужчине; женщина участвовала в потреблении его, но не имела доли в собственности. «Дикий», воин и охотник, довольствовался в доме вторым местом после женщины, «более кроткий» пастух, кичась своим богатством, выдвинулся на первое место, а женщину оттеснил на второе. И она не могла жаловаться» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 21, стр. 28-33, 161-162).

 

А за 15 (пятнадцать!) лет до этого, Бакунин писал следующее:

 

«Вначале человек, это всеядное животное, жил, подобно другим животным, плодами и овощами, охотой и рыбной ловлей. В продолжение многих веков, без сомнения, человек охотился и ловил рыбу так, как это делают и ныне животные, т. е. без помощи других орудий, кроме тех, которыми его одарила природа. В первый раз, как он воспользовался самым грубым орудием, простой палкой или камнем, он совершил акт мышления и выказал себя, разумеется, нисколько этого не подозревая, животным мыслящим — человеком. Ибо даже самое простое орудие должно соответствовать намеченной цели, и, следовательно, пользование им предполагает известную сообразительность ума, которая существенно отличает человека — животного от всех других земных животных. Благодаря этой способности мыслить, обдумывать, изобретать человек усовершенствовал, правда, очень медленно, в продолжение многих веков, свои орудия и превратился в охотника или в вооруженного дикого зверя.

Достигши этой первой ступени цивилизации, маленькие группы людей, естественно, могли питаться с большей легкостью, убивая живые существа, не исключая людей, тоже служивших им на пищу, чем животные, лишенные орудий охоты и войны. А так как размножение животных всегда прямо пропорционально количеству средств пропитания, то очевидно, число людей должно было увеличиваться в большей пропорции, чем число животных других пород, и, наконец, должен был наступить момент, когда невозделанная земля не была уже в состоянии прокормить всех людей.

Если бы  человеческий разум не обладал способностью прогресса, если бы он не развивался все больше и больше, с одной стороны, опираясь на традицию, сохраняющую для будущих поколений знания, добытые прошлыми поколениями, а с другой стороны, распространяясь благодаря дару слова, неотделимого от дара мысли, если бы он не был одарён неограниченной способностью изобретать всё новые способы для защиты человеческого существования против всех враждебных ему сил природы, — эта недостаточность природных средств к существованию явилась бы непреодолимой гранью для размножения человеческой породы.

Но благодаря этой драгоценной способности, позволяющей ему познавать, размышлять и понимать, человек может перешагнуть чрез эту естественную грань, останавливающую развитие всех других животных пород. Когда естественные источники истощились, он создал искусственные. Пользуясь не своей физической силой, но превосходством своего ума, он начал не просто убивать животных, чтобы их немедленно пожрать, а подчинять их, приручать и как бы воспитывать, чтобы сделать пригодными для своих целей. И таким образом, на протяжении веков еще группы охотников превращаются в группы пастухов.

Этот новый источник пропитания, естественно, ещё умножил человеческую породу, что привело ее к необходимости создать новые средства к поддержанию жизни. Когда эксплуатация животных стала недостаточной, люди стали эксплуатировать землю. Таким образом, бродячие и кочевые народы обратились на протяжении многих других веков в народы земледельческие.

В этот-то период истории и устанавливается, собственно говоря, рабовладельчество. Люди, бывшие самыми что ни на есть дикими зверями, начали с пожирания убитых ими или взятых в плен неприятелей. Но когда они начали понимать всю выгоду заставлять животных служить себе и эксплуатировать их, а не убивать сейчас же, то они должны были скоро понять, какую пользу они могли извлечь из услуг человека, самого умного из земных животных. Побеждённый враг перестал быть пожираем, но становился рабом, принужденным исполнять работу, необходимую для пропитания своего хозяина.

 Труд пастушеских народов столь легок и прост, что для него почти не требуется работы рабов. Поэтому мы видим, что у кочующих и пастушеских народов число рабов очень ограниченно, чтоб не сказать почти равно нулю. Другое дело у народов оседлых и земледельческих. Земледелие требует настойчивого, ежедневного и тягостного труда. Свободный человек лесов и степей, охотник или скотовод, берется за земледелие с большим отвращением. Поэтому мы видим и в настоящее время, например, у диких народов Америки, что самые тягостные и отвратительные домашние работы возлагаются на существо сравнительно слабое, на женщину. Мужчины не знают других занятий, кроме охоты, войны, которые даже и в нашей цивилизации считаются самыми благородными занятиями, и, презирая всякий другой труд, лениво лежат, куря свои трубки, между тем как их несчастные жены, эти естественные рабыни грубого человека, изнемогают под тяжестью своего ежедневного труда.

Шаг вперёд в цивилизации, и работа жены возлагается на раба. Вьючное животное, одарённое умом, принужденное нести всю тягость физической работы, даёт своему господину возможность досуга и интеллектуального и морального развития» (Бакунин М.И. Анархия и порядок. Сочинения. – М.: Изд-во Эксмо-Пресс, 2000 г., стр. 405-406).

 

Это было сказано Бакуниным в октябре 1869 года, в швейцарской газете «Прогресс» №20 (издававшейся в городе Локле), в качестве продолжения своей работы «Физиологический или естественный патриотизм» являвшейся составной часть серии его работ публикуемых в этой газете под общим названием «Письма о патриотизме» и подзаголовком «К товарищам Международного общества рабочих Локля и Шо-деФона».

Не маловажно указать и тот факт, что работа Л. Моргана «Древнее общество» послужившее причиной обращения к рассматриваемой теме Марксом в 1880-1881 годах, и ставшее путеводной звездой Энгельса в 1884 году при написании им «Происхождения семьи, частной собственности и государства», вышла в свет в 1877 году, т.е. спустя восемь лет после сказанного Бакуниным в «Письмах о патриотизме».

 

Таковы факты.

 

Заключение

 

        

Моей целью было освещение ряда основополагающих вопросов XIX века, занимавших умы человечества в области обществоведения, через призму их решения основоположниками народничества. И не столько для того, чтобы высветить их приоритет в каждом отдельном случае, или указать на существование в России XIX века умов не менее, а то и более достойных быть признанными авторитетами в истории человечества, сколько для того, чтобы показать какую грубую ошибку мы совершили, и совершаем раболепствуя перед заграницей, слепо перенимая чужую теорию и практику. 

Я привёл лишь маленькую толику высказываний основоположников народничества из их богатого творческого наследия. Впереди большая работа по восстановлению преемственности теории и практики развития России с исконно российской традицией и культурой, с теорией и практикой россиян. Нам ещё только предстоит очистить зёрна основоположников народничества (Бакунин, Белинский, Герцен и Чернышевский) от плевел основоположников марксизма (Маркс и Энгельс). Но и теперь, сейчас,  кто не глуп и не враг российского народа, тот без труда узреет, что даже то малое, что приведено мной в качестве сравнения ответов на вопросы своего времени, - говорю так, ибо и основоположники народничества и основоположники марксизма творили в одно и то же время, - однозначно свидетельствует, что сказанное основоположниками народничества не только не уступает, но и зачастую превосходит сказанное основоположниками марксизма, как, например, в случае с положением о необязательности для всех народов безоговорочного прохождения всех ступеней развития человечество, которое было блестяще научно обосновано основоположниками народничества и подтверждено сначала на практике России, а потом и на практике ряда других государств, скажем, Китая.

         Но мы откровенно наплевали на своих пророков и жестоко поплатились, и до сих пор платим за это. В том числе, как это было показано выше, и в области обществоведения. Поражение революции 1905-1907 годов, и последовавшая затем чехарда с двумя революциями 1917 года, приход к власти буржуев во главе с Ельциным в 1991-1993 годах, в результате чего всякий раз гибли десятки миллионов россиян: только при Ельцине с 1991 по 2000 год численность населения России сократилась без малого, а то и более, чем на 10 (десять!) миллионов человек, большинство из которых стали жертвами власти и вскормленного ею криминала. Но и сегодня находятся умники твердящие о том, что мы не то и не так строим, о необходимости следования основоположникам марксизма, и в соответствии с их учением двигаться в выработанном ими фарватере формационной теории, которое, якобы, подтверждается на примере развития западноевропейских стран.

Дураки и наши враги вновь стараются уложить нас в прокрустово ложе марксизма. И так будет всегда, пока мы не заимеем своё ложе, на котором будем править дураков и наших врагов. Только так мы можем избавиться от них. При всей верности положений марксизма  в части развития общества относительно западноевропейских стран, нам он однозначно не подходит. Что касается его верности относительно истории развития западноевропейских стран, так это потому, что он и был скроен и сшит с натуры западноевропейских стран. Как писал Маркс в выше приведённой цитате (не беда коли повторюсь):

 

 «Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной этого способа производства является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов. Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами но поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабочие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Германии дело обстоит далеко не так плохо/то я должен буду заметить ему: De te fa-bula narratur! [He твоя ли история это!].

Дело здесь, само по себе, не в более или менее высокой ступени развития тех общественных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капиталистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью. Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего…

Всякая нация может и должна учиться у других. Общество, если даже оно напало па след естественного закона своего развития, – а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, – не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов…

Я смотрю на развитие экономической общественной формации: как на естественноисторический процесс» (См. выше).

 

Немудрено, что Маркс глядя на капиталистический способ производства, так удачно описал его. Плохо, что свои выводы, сделанные им  преимущественно на основе существующего капиталистического способа производства в Англии, он стал распространять на другие страны в качестве непреложной истины.

И потом, учиться у других, не значить копировать у других, а значит развивать отталкиваясь от ранее достигнутого, вплоть до отказа от ранее достигнутого. Разумеется всё это пустое, для того, кто смотрит на развитие экономической общественной формации: как на естественноисторический процесс; кто задавшись целью открытия экономического закона движения современного общества ограничился исследованием существующего капиталистического способа производства в Англии.

Отсюда вывод: прежде чем перенимать заграничное следует внимательно посмотреть у себя. Уверяю, что за малым исключением у нас найдётся то, что мы хотим перенять, даже если и не лучшего качества, то, по крайней мере, не уступающего заграничному.

А для этого мы должны рачительно относиться к достижениям отечественной теории и практики. Беречь и преумножать свои таланты, и не раскидываться ими. Создавать свои научные школы и мастерские, чтобы в случае необходимости не катиться по всему полю от края до края, от современности до зарождения Руси, а иметь возможность со знанием дела вернуться в ближайшую научную школу или мастерскую, откуда выросли ноги постигших нас неудач, с тем, чтобы ликвидировать их с наименьшими потерями во всех областях человеческой деятельности.